День памяти жертв политических репрессий

Ежегодно 30 октября в России отмечается День памяти жертв политических репрессий. Официально он был установлен постановлением ВС РСФСР от 18 октября 1991 года «Об установлении Дня памяти жертв политических репрессий».

 

Согласно закону «О реабилитации жертв политических репрессий», политическими репрессиями признаются различные меры принуждения, применяемые государством по политическим мотивам, в виде лишения жизни или свободы, помещения на принудительное лечение в психиатрические лечебные учреждения, выдворения из страны и лишения гражданства, выселения групп населения из мест проживания, направления в ссылку, высылку и на спецпоселение, привлечение к принудительному труду в условиях ограничения свободы, а также иное лишение или ограничение прав и свобод.

В день памяти жертв политических репрессий вспоминают миллионы людей, которые были необоснованно подвергнуты репрессиям, отправлены в исправительно-трудовые лагеря, в ссылку, лишены жизни в годы сталинского террора и после него.

Дмитрий Чирков в последнем классе реального училища

 

 

В этот день мы предлагаем вам познакомиться с отрывком из воспоминаний Дмитрия Чиркова, сына последнего бирского городского головы Ивана Наумовича Чиркова.

Дмитрий Иванович, Митя, как ласково называли его домашние, родился в Бирске в 1901 г. Сразу после окончания реального училища  летом 1919 года ушел из города с белыми. После окончания Гражданской войны перебрался в Омск, связал свою жизнь с сельским хозяйством. Но по понятным причинам не избежал репрессий…

 

 

 

 

 

 

Чирков Дмитрий Иванович

Записки о прожитом и пережитом

Глава 8. На положении арестанта (апрель 1933 — апрель 1938 года)

Поздно ночью привезли меня в Новосибирск, на Коммунистическую улицу, где помещалось Симбирское полномочное представительство Особого государственного политического управления (п.п. О. Г. П. У.).

Выдержали в комендатуре не меньше часа. Наконец, направили под конвоем в главный корпус. В проходной указали комнату, куда должен явиться. Захожу- человек в военной форме- следователь. Просит сесть, начинается допрос. Предлагает рассказать, когда, при каких обстоятельствах я вступил в контрреволюционную вредительскую организацию. Этого, кажется, ожидал меньше всего. Ответил, что ни в какой организации не состоял. Требует, чтобы «сознался». Разговор в этом плане продолжался не меньше часа. Вызвал по телефону конвоира и меня повели на внутренний двор, в дом предварительного заключения (ДПЗ).

В небольшой камере помещалось 6-8 человек: бывшие служащие новосибирских учреждений, ни одного рабочего. Все обвиняются, как и я, в контрреволюционных действиях, во вредительстве.

В камере было тепло, электрическое освещение, откидные деревянные койки, вмонтированные в стену, небольшое зарешетчатое окно, выходящее во внутренний прогулочный дворик, в углу — раковина с «эврикой», в стене небольшое отверстие- вытяжная вентиляция.

Утром в камеру принесли хлеб и чай. В 9 часов утра вызов в главный корпус. Допрос продолжается. Следователь вновь требует, чтобы я «сознался» в том, что состоял в контрреволюционной вредительской организации. Отвергаю категорически это нелепое обвинение. Следователь предложил выйти в коридор и подумать. В коридоре скамейка, стульев нет, разрешается стоять или прохаживаться вблизи комнаты следователя. Изредка пройдет человек в форме чекиста.

Магдалина Чиркова(супруга Чиркова ) с детьми

Стою час, два, три; устал основательно. На жаргоне арестантов этот прием вымогательства назывался «выстойкой». Он не единственный. Смена следователей- тоже один из способов добиваться «признания». Он заключался в том, что первый следователь допрашивал 2-3 часа, его сменял другой, этого третий. Каждый начинал допрос с начала, без всякой преемственности. Видимо, рассчитывали, что допрашиваемый утомится такой «каруселью» и начнет наговаривать на себя все, что требуется следователю. Угроза ареста жены или родителей, как «соучастников», тоже один из приемов вымогательства «признания».

После длительной «выстойки» следователь предлагает зайти к нему. Опять не «сознаюсь». Время обеда — направляет в ДПЗ.

На следующий день история допроса повторяется. Так продолжалось три, четыре дня, неделю, две. «Сознаваться» мне было не в чем, так как ни в какой вредительской организации не состоял.

Следователь в течении двух недель не мог добиться от меня «признания».

Назначили другого следователя, более опытного. Этот говорил, что контрреволюционная организация, в которой, по его словам, я состоял — тайная; что участники ее, конечно, не платят членских взносов; что каждый член организации знает только того, кто завербовал его, или немногих участников.

Следователь сообщил, что бывший главный зоотехник Платунов, арестованный несколько раньше меня, показал, что он завербовал меня в контрреволюционную организацию.

Поэтому, дескать, мое запирательство только усложнит положение и повлечет за собой более суровый приговор. Следователь дал ознакомиться с протоколом допроса Платунова, в котором записано, что, приехав на опытную станцию, он в нашей квартире, за чашкой чая предложил мне вступить в контрреволюционную организацию. Сначала будто бы я отказывался, но после долгих убеждений согласился.

Узнаю подпись Платунова.

Платунов писал: «… предложил Чиркову провести опыты по безмолочному выращиванию поросят, в которых нужно было-бы скрыть отрицательные действия безмолочных рационов на здоровых поросят с тем, чтобы совхозы выращивая поросят без молока, допустили большой падеж».

Ни предложений вступать в контрреволюционную организацию, ни проводить опытов по безмолочному выращиванию поросят с вредительской целью, Платунов, конечно, не делал. Это была ложь. Платунова я хорошо знал. Это был честный, порядочный человек. Написать такую ересь мог только в невменяемом состоянии.

Следователь обвинил меня в том, что я, как заместитель директора Сибирской опытной станции, не протестовал против организации совхозов — гигантов. На мое возражение, что такие совхозы создавались по команде из Москвы, следователь заметил, что в министерстве тоже были члены контрреволюционной организации, например, главный зоотехник Перцев, он тоже арестован. Впоследствии узнал, что это был обман; Перцев благополучно работал.

Следователю хотелось внушить мне, что тайная контрреволюционная организация особого типа существовала, что московские «главари» обезврежены. При этом систематически повторял, что чем скорее «сознаюсь», тем легче будет наказание. Разговор вел самый вежливый, чуть ли не в дружеской форме, величая меня по имени и отчеству, обещая, после того как «сознаюсь» улучшить режим содержания.

Стало понятно, что разыгрывается умело, по всем правилам следственной науки, запланированная мелодрама, что конец ее предрешен, отказываться от участия в ней не только бесполезно, но и глупо.

Решил написать, как говорили заключенные, на себя «роман». Пародия следствия на этом закончилась.

Дмитрий Чирков с друзьями

Теперь оставалось ждать решения тройки ОГПУ. Другими словами, ждать, когда все подследственные по сфабрикованному «делу» «сознаются». Их было в Новосибирске вероятно не меньше двух сотен. Следователи изобразили «руководителем сибирской контрреволюционной организации», вернувшегося из Японии по собственному желанию Болдырева, бывшего министра Колчаковского правительства.

Мне дали возможность писать монографию: «Селекция свиней крупно белой породы в Сибири». Каждый день приходил из ДПЗ в главный корпус; за мной закрепили отдельную комнату, в которой работал два месяца.

По моей просьбе с опытной станции были срочно доставлены, необходимые мне для работы, племенные книги и другие материалы. Рукопись в 120 страниц была напечатана машинистками ОГПУ направлена опытной станции с предложением мне заплатить мне за работу 1200 рублей.

В начале июля состоялось в отношении меня постановление тройки ОГПУ:

«Приговорен на 5 лет в трудовые лагери, по статье 58 пункты 2,7, 11 за участие в контрреволюционной организации, с целью вредительства и подготовки вооруженного восстания».

Следователь сообщил, что я буду работать в качестве специалиста и жить с семьей в Тулинском хозяйстве п.п. ОГПУ и что условия жизни там будут неплохие.

Прежде чем использовать меня в Тулинском хозяйстве по специальности, начальство решило выполнить формальную сторону по отношению к арестанту, заставить предварительно испытать тяжелую физическую работу и пожить некоторое время в концентрационном лагере.

Лагерь был на окраине Новосибирска, огорожен колючей проволокой в два ряда. Содержалось в нем полторы — две тысячи заключенных. Ночевали в палатках с двухъярусными нарами. Питание было, конечно, недостаточное. Антисанитария. Умирали по три — четыре человека ежедневно. При такой смертности все население лагеря в течении года могло быть истреблено.

Работал на строительстве школы. На работу и с работы возили в грузовой машине, под усиленным конвоем. Подносил кирпич и цементный раствор на третий и четвертый этажи. Работал по десять часов в сутки.

На здоровье не жаловался. Уставал, конечно, на работе, но на следующий день силы восстанавливались и производительность не снижалась, в течении всего двухмесячного периода, до перемещения в Тулинское хозяйство.

Тулинское хозяйство — в пяти км от левобережной части Новосибирска, на речушке Тула. Назначен заведующим свиноводческим цехом с поголовьем 5 — 6 тысяч свиней, размещенных на четырех фермах.

Директор — агроном, штатный работник хозяйственного отдела п.п. ОГПУ. Почти все рабочие и специалисты из категории репрессированных: большинство заключенные и спецпереселенцы, немного административно — ссыльных, единицы вольнонаемных.

Заключенные в этом хозяйстве — на особом положении, они расконвоированны, то есть имели право свободно передвигаться в пределах хозяйства.

Большинство работников хозяйства к обязанностям своим относились добросовестно. Объясняется это, главным образом, тем, что оказавшиеся здесь люди, по природе своей, трудолюбивы, кроме того, они знали, что за грубость, за плохую работу начальство может их, что называется, стереть в порошок. В этом отношении хозяйство ОГПУ резко отличались от совхозов и колхозов; там разгильдяйство, пьянство, воровство — обычное явление.

В Тулинском хозяйстве был хорошо налажен хозяйственный расчет. Систематически определялась себестоимость продукции. Если она, по необъективным причинам, оказывалась выше плановой, то на заведующего цехом могло быть наложено взыскание.

Надо отметить еще одну особенность хозяйств системой п.п. ОГПУ. Планирование производства отличалось реальностью, тщательно определялись материальные возможности хозяйства, никакого прожектерства.

Единственным руководителем хозяйства был директор. Ни партийной организации, ни профсоюзных деятелей, ни наездов райкомовских контролеров, ни соцсоревнования, ни собраний. Это обстоятельство благоприятно сказывалось на результатах производства и даже на настроении людей, не смотря на их бесправное положение.

Мне выдавался сухой арестантский паек и обмундирование. 50% заработной платы перечислялось Сиблагу. На руки получал как будто рублей 120.

Отношения с директором установились официальные, холодные; грубостей, окриков он не допускал. Несколько раз с его разрешения ездил на ипподром, театр, в кино.

Рабочий день начинался у меня и у других специалистов — производственников в 5 — 6 часов; заканчивался в 10 — 11 часов вечера, иногда позднее. В те времена было принято начальникам и специалистам работать, кроме 8 часов днем, 3 — 4 часа по вечерам. Таким порядком будто бы работал Сталин, следовательно надо было ровняться на него в этом отношении.

Прозимовав в однокомнатной квартире, без кухни, надумал построить силами своего цеха дом на центральной ферме. Соорудили уютный домик из двух комнат, с небольшой кухней. Обзавелись коровой, курами, утками. Мне разрешалось содержать корову и откармливать по одной свинье в год, на кормах, отпускаемых хозяйством по себестоимости, в пределах государственной нормы. В общем, жилищная и продовольственная проблемы были решены сравнительно неплохо, во всяком случае лучше, чем на опытной станции.

Дмитрий Чирков

Изредка собирались у нас по вечерам специалисты хозяйства. У всех нас должен был скоро закончиться срок заключения или административной ссылки. Никому не хотелось на так называемую «волю», где процветали доносы и шпионаж. До чего довел грузин — диктатор многих русских людей, которые предпочитают арестантское положение «свободе» по- сталински.

В третьем году работы представилась возможность провести научно — хозяйственный опыт интенсивного откорма свиней, свинарники станково — выгульного типа. Результаты получены исключительно высокие. Материалы опыта использованы мной в 1957 году в диссертации.

Производственные итоги по свиноводству в Тулинском хозяйстве были значительно выше, чем в гражданских совхозах Западной Сибири.

Председателем ОГПУ после Ягоды, назначен «сталинский нарком» — Ежов. С его приходом заключенных, работающих в более или менее сносных условиях, решили направить на тяжелые физические работы. Меня в августе 1937 года повезли в Горную Шорию, на строительство железной дороги Темиртау — Таштагол.

Заключенные строили дорогу; сооружали насыпь для железно-дорожного полотна. Я грузил тачки с землей, затем выкатывал их по доскам, на расстоянии 30 — 50 метров под откос. За десятичасовой день вывозил 50 — 60 тачек. Достиг в этом успехов: катал быстро, тачка не соскакивала с досок, ловко, с разбега, не затрачивая больших усилий, ее опрокидывал. Наша бригада обычно перевыполняла норму, в связи с этим получали повышенную «пайку» хлеба — 1200 граммов. Съедал весь лагерный паек, кроме того, продукты, получаемые систематически от родителей из Омска.

В лагере было немало заключенных, не способных выполнять нормы (старики и хронические больные), они мало получали хлеба, многие не имея посылок, голодали, превращаясь «в доходяг», незаметно умирали. Отношения заключенных и администрации к умирающим было равнодушно. Нравы людей в этих условиях грубели.

Путь от лагеря до места работы нередко превышал 5 — 6 км; не легко было преодолевать после десятичасовой работы, особенно по грязи. В Горной Шории осадков выпадает много. Запомнился переход в ноябре, в новый лагерь, на расстоянии 50 — 60 км. Дождь начался с утра, не переставал днем и ночью. Дорога в лесу, ни одного укрытия. Промокли, что называется, до костей. Так шли до глубокой ночи пока окончательно не обессилили. Легли прямо в грязь. Через пол часа вынуждены были подняться и вновь потащились под дождем и снегом. Пришли на место под утро. Не помню, где, как сушились. Казалось, после этого обязательно должны заболеть. Удивительно, даже насморка не было. Прошло с тех пор 45 лет, тем не менее отчетливо помнится этот марафонский переход в течении суток под дождем и снегом.

До половины зимы спали в палатках, обогреваемых железными печками. Затем перевели в бревенчатый барак. Поместился на верхних нарах.

Приближался срок окончания моего заключения; закрадывалось сомнение о возможности своевременного освобождения. Очень много заключенных не отпускали в срок, задерживая на месяц, два, на полгода.

Дмитрий Иванович 

Освободили меня неожиданно в срок — 6 апреля 1938 года. Сообщили об этом часов в 5 утра; я только что проснулся, сидел на нарах, в это время вошел дежурный, и объявил, что «Чирков сегодня на работу не выходит, должен явиться в канцелярию лагеря». Сомнений не было, мое арестантское положение заканчивается. Состояние организма не понять людям, не испытавшим «прелестей» арестантской казни.

День освобождения выдался солнечный, безветренный, теплый. Кроме меня в этот день освободили еще одного счастливчика. Нагрузившись вещевыми мешками, отправились вдвоем в Темиртау, в управление лагерями, получить документы и деньги.

Из Темиртау на поезде, через 6 — 8 часов был в Новосибирске.

В памяти осталась встреча с директором, в его служебном кабинете. Принял меня, как всегда, сухо. В первые же минуты он сказал, что не может предложить мне работы из — за… моего тяжелого характера. Откровенно говоря, я этого не ожидал. За четыре года нашей совместной работы директор не делал даже намеков на мой тяжелый характер. Правда, я никогда не проявлял своего особого расположения к этому чекисту и лебезить перед ним не мог, по своей натуре. Возможно, этого ему не хватало, в наших взаимоотношениях? А может быть даже с его благословения или по его просьбе я был направлен в Горную Шорию? Раньше эта мысль мне не приходила в голову.

На так называемую «волю» мне не хотелось. Там опять мерещились подслушивания, подглядывания, доносы; пьянства, разгильдяйство рабочих, пустая болтовня на собраниях и прочее.

Нелегко было услышать, что я не нужен в хозяйстве, другими словами — уволен из-за непригодности. Ни раньше, ни позднее мне не приходилось проглатывать такой горькой пилюли.

Сказал, что поеду в Омск и просил распорядиться отвести меня сегодня же на железнодорожную станцию. Уехал, по существу, в том, в чём явился из Горной Шории. Не помню, когда, на какой станции сел в поезд, как доехал до Омска; не помню совершенно встречи с родителями.

Заканчивая главу, нужно заметить, что в 1930, 1933 и 1937-ых годах были репрессированы многие миллионы преимущественно русских и украинцев. Терроризируя население, Сталин и его подручные решили переложить вину за развал сельского хозяйства, слабое развитие промышленности и транспорта на специалистов и низовой управленческий персонал.

Нужно было так же запугать народные массы, сделать их послушными работягами, утратившими способность свое суждение иметь и сопротивляться деспотизму.

Эта безвольная покорность начальства, привитая народу в 30-ых — 40-ых годах, перешла по наследству потомкам и поддерживается у них на протяжении многих десятилетий всеми возможными способами.

 

Омск, 1982 год

 

30 октября, 2020
Поделиться: